Фото:
АиФ – Юг
Ценители творчества Михаила Елизарова уже смирились с тем, что автор сменил вроде бы писательскую ипостась на исполнение собственных песен, жанр которых он определяет как «бард-панк-шансон». Всё-таки до «Земли» Елизаров не публиковал ничего со времён сборника рассказов «Мы вышли покурить на 17 лет», вышедшего ещё в 2012 году. «АиФ-Юг» рассказывает о книге, которую ждали семь лет.
«Осмыслением русского Танатоса»
Напомним, автор родился на Украине, окончил музыкальную школу по классу оперного вокала. Во время учёбы на филфаке Харьковского университета успел отслужить в армии — впечатления от этого легли в основу повести «Госпиталь». С 2001 по 2007 Михаил Елизаров жил в Германии, учился в киношколе. В 2001 году дебютировал в литературе сборником «Ногти», заглавная повесть которого попала в шорт-лист литературной премии Андрея Белого. Затем были романы «Пастернак» и «Библиотекарь» — за него автор получил премию «Русский Букер» в 2008 году, «Мультики» — финалист премии «Национальный бестселлер», сборники рассказов «Красная пленка», «Кубики», «Мы вышли покурить на 17 лет». И большой перерыв.
Но, оказалось, — это не уход из писательства, как уже поспешили заявить некоторые критики, а всего лишь затишье перед бурей. Все эти годы Михаил Елизаров работал над объёмным и по смыслу, и по количеству страниц — более 700 — романом. Во всех аннотациях книгу называют «осмыслением русского Танатоса», то есть отечественной смертельной или, скорее, похоронной традиции.
Попробуем рассказать о романе так, чтобы не спойлерить. На всякий случай предупредим — если вы настолько боитесь смерти, стараетесь даже не думать о ней — например, потому что «подумал — впустил», стороной обходите кладбища, не можете даже представить, что происходит в прозекторской, в морге, во время копания могил, — не открывайте книгу. Если вы не приемлете мата — не стоит читать «Землю». Но ведь вы же не думаете, что воротилы похоронного бизнеса и копатели могил будут изъясняться без слов на буквы е, б, х и т.д. ?
Начинается произведение как классический роман воспитания — маленький Володя Кротышев живёт как обычный советский ребёнок, переезжает с семьёй из города в город. Крепкий и насыщенный реализм, если бы не неожиданные детали, которые вплетаются в канву романа волшебными «ружьями на стене», которые должны обязательно выстрелить когда-нибудь. По словам Льва Рыжкова, в лучших образцах литературы и кинематографа есть то, что он называет «точками звона».
Мощно, даже радиоактивно
«В первой «Матрице» хорошо так звенит. В нолановском «Начале». У Лема в «Футурологическом конгрессе». У Филипа Дика в разных вещах. Ранний Пелевин — тоже позванивал, — объясняет писатель Лев Рыжков. — «Точки звона» возникают, когда реальность мира идет трещинами, когда извне в эту реальность заходит неведомое и чаще всего жуткое. Радиоактивные, можно сказать, тексты. Такой вот эффект, дорогого стоит. «Земля» Елизарова в этом смысле звенит очень качественно. В двух местах — в середине и в конце».
Позже Кротышев — Крот — попадает в армию, служит в стройбате, где и познаёт своё предназначение — копать. С этого и начинается сюжет. Дальше будет и любовная линия, и философские разговоры — большей частью о смерти, и разборки, и подноготная всей кладбищенской индустрии (да, именно индустрии), и передел кладбищенского рынка. Всё это описано языком таким твёрдым, выверенным до микрона и насыщенным, как чернозём.
«Я много бывал в российских провинциях, — говорит Лев Рыжков. — Мне нравится наблюдать, как там живут люди, во что одеты, какие дома, какие вывески. И у Елизарова наблюдаю, как он любуется провинциальной жизнью. Какой-нибудь пустырь в промзоне так опишет вкусно, что прямо лаковая миниатюра получается. Местный пройдет, только плюнет. А Елизаров зафиксирует пейзаж и его обитателей, и в рамочку вставит».
Чего, к сожалению или к счастью, нет в романе — так это конца, потому что заканчивается текст так же, как серии в мыльных операх — завязкой следующей серии. Но это даже интересно — будем ждать продолжения. Тем более в романе есть то, чего так отчаянно не хватает большинству произведений современной литературы — свободы и честности писать так, будто не принадлежишь ни к какому лагерю, течению, тусовке.
«Елизаров абсолютно раскрепощен. Есть легкость несказанная, которая доводит читателя до финиша. Притом читателя не зевающего, а переживающего, — продолжает Лев Рыжков. — Вот почему, например, испортился Сорокин? Потому что стал приличным человеком, вошел в аристократию, сделался своего рода сэром Элтон Джоном, и по-прежнему шалить уже не может. И стало унылое дерьмо, а раньше хотя бы веселое было. А Елизарову, можно сказать, повезло — никто ему барьеров не ставит, и в сэры не производит. И что хочет, то и поет Михаил Елизаров».
